Франц Энгел

Не могла дождаться вашего посещения, сестра моя! И пришла пешком. Я оставила сына, бросила его на руки няньки, не обращая внимания на то, что он раскричался, когда увидел, как я ухожу. Нет, нет не хочу чаю! Мне надо немедленно возвращаться. Я прибежала рассказать вам.

Они приехали! Брат мой и чужестранка приехали! Прибыли два часа назад и кушали с нами. Я видела ее. Слышала как она говорит, но не сумела ничего разобрать. Она такая странная, что против моей воли глаза сами собою все время поглядывают на нее.

Они вошли, когда мы завтракали. Привратник вбежал в комнату и не имея времени даже поклониться, объявил задыхаясь:

- Тут человек у ворот с какой-то личностью, какой я никогда не видал! Не знаю, мужчина это или женщина! Высокая, как мужчина, а лицо все же выглядит женским.

Муж взглянул на меня и отложил палочки.

- Это они, - сказал он спокойно в ответ на мой смятенный взгляд.

Едва он дошел до дверей, как они уже переступили порог дома. Я поднялась, поприветствовать их, но увидев какая чужеземка высокая, я словно онемела, слова застыли у меня на губах. Я едва заметила моего брата. Все мое сознание заняла она - чужеземка - высокое ее тонкое тело, ее странный костюм, какая-то темно-синяя одежда, падающая прямо вниз ниже колен.

Но супруг мой совсем не смутился. Он пригласил их сесть с нами за трапезу и приказал принести новую чайную заварку и риса. Я и слова не сказала, могла только смотреть на нее.
 

Теперь я только и повторяю:

- Что нам делать с этой странной женщиной? Как она войдет в нашу жизнь?

Я забываю, что брат мой любит ее. Я сама не своя от ее присутствия в моем доме. Это похоже на сон, который и даже когда его смотришь, считаешь преходящим, такой он невероятный.

Вы спрашиваете о ней? Какая она? Не знаю, как вам ее описать, хотя, еще раз повторю, я не переставала смотреть на нее с первого мига, только она показалась в дверях. Подождите, подумаю какая она.

Она выше моего брата. Волосы у нее короткие, но не зачесаны гладко за уши, а все равно что развеяны четырьмя ветрами. Цвет волос ее похож на цвет тигровой шкуры. Глаза ее, словно море под небом бури. Она неулыбчива.

Лишь взглянув на нее я сразу попыталась определить, красива ли она. Отвечаю, нет. Ее брови не изысканно выгнуты, какими мы привыкли видеть женские брови. Они темные и грубо очерчены над задумчивыми глазами. В сравнении с ее лицом, лицо моего брата выглядит моложе, с округлыми щеками и более узкими костями. А ей едва исполнилось двадцать лет, она на четыре года моложе брата.

Что до ее рук, если сложить ее ладони на ладони брата и спрятать их тела, я бы сказала, что это его руки принадлежат женщине. Они мягкие, цвета масла. Кости ее рук выступают под кожей, кисти ее очень грубые. Когда она пожала мне руку, я ощутила твердую ладонь на моих нежных пальцах.

После завтрака мы остались ненадолго наедине с моим мужем и я рассказала ему о своих впечатлениях. Он объяснил мне, что это из-за какой-то игры, называемой теннис, в которую чужеземки играют вместе с мужчинами, предполагаю для собственного развлечения. Каким же странным образом завоевывают чужестранки мужскую любовь!

Нога ее на два фута больше, чем нога моего брата - по крайней мере так выглядит со стороны. Наверняка, это сильно должно стеснять их обоих.

Брат мой одет в западную ожежду и во многих отношениях чужд мне. Его движения быстры, он неспокоен. Я смотрю на него и не могу узнать в нем прежнего моего брата. Голову он все время держит прямо. Когда он не говорит, усмехается. Он не носит ни перстей, ни каких-либо других украшений, кроме одного гладкого золотого кольца на третьем пальце левой руки. На этом кольце нет драгоценных камней. Темные, грубые одежды Запада резко контрастирую с его бледным лицом.

Даже когда он сидит, он похож на чужестранца - кладет одно колено на другое. Без усилий разговаривает со своей чужестранкой и с моим супругом на незнакомом языке. И слова перекатываются у них на губах, словно речные камешки под водой по скалистому руслу.

Брат мой совсем изменился. Даже глаза его стали другими. Они не опускаются вниз, а живы и бесстрашны, и смотрят дерзко прямо в лицо человеку, с которым он говорит. Он носит странные очки, сделанные из золота и чего-то подобного черепаховому панцырю. Они делают его старше.

Но губы его все еще похожи на губы нашей матушки: тонкие, изящные и сжатые. Только по губам брата можно угадать его давнишнее детское упрямство, проявлявшееся каждый раз, когда не исполнялось некое его желание. По этим губам я узнала его.

Мне кажется, только я и мой сын - китайцы в нашем доме. Они сидят в комнате, одетые в свои странные костюмы, разговаривают на их странном язке. Я и мой сын их не понимаем.

Они останутся у нас до тех пор пока отец и матушка их не примут. Когда мать узнает, что я позволила им жить тут, она, конечно, разгневается. Мне страшно. Но все должно быть так, как пожелает мой супруг. И в конце концов, это же мой брат, сын моей матери.

* * *
 

Когда мы все вместе садимся есть рис, чужестранка не может пользоваться палочками. Я тайно посмеиваюсь, закрывшись рукавом - она даже держать их не умеет, мой маленький сынок орудует палочками ловчее. Она стискивает их и хмурится, прилагая старания привыкнуть к ним. Но руки ее не приучены к подобным тонкостям. Она ничего не знает.

Голос ее, сестра моя, не похож ни на один голос, которые мне довелось слышать до сих пор. Мы привыкли, чтобы женский голос был нежен и легок, словно маленький ручеек, что шумит между камней, или словно чириканье птички в тростнике. Но ее голос глубок и плотен, и так как говорит она редко, человек останавливается, послушать ее. Это богатый голос дрозда, что поет по весне во время жатвы, когда рис ждет, чтобы его связали в снопы. Когда она говорит что-нибудь брату или моему супругу, слова ее падают быстро. Со мной она не разговаривает, потому что мы друг друга не понимаем.

Два раза улыбнулась она быстрой и светлой улыбкой, которая излилась из ее глаз подобно серебряному солнечному отблеску на темной воде. Когда она улыбается, я понимаю ее, она спрашивает: «Будем подругами?» И мы обмениваемся нерешительными взглядами.

Тогда я говорю сама себе: «Когда увидишь моего сына, я пойму, подружимся мы или нет».

Я одела его в алую рубашку и зеленые штанишки. На ножки обула ему тапочки с вышивкой из цветов черешни. На головку одела круглую шапочку с помпоном, обшитую маленькими золотыми изображениями Будды. На шею повесила серебряную цепочку.

В таком виде он похож на настоящего князя. Я привела его показать ей. Ребенок остановился, расставив ножки, и гладел на нее удивленно. Я сказала ему поклониться. Он сложил ручки, поклонился и чуть не упал.

Она смотрела на него и улыбалась. Увидев, как он смешно кланяется, она засмеялась в голос. Смех ее похож на звук медного колокола. После она воскликнула какое-то непонятное, но нежно звучащее слово, схватила его, прижала к себе и коснулась губами его мягкой шейки. Шапка его упала, и чужеземка посмотрела на меня над остриженой головой сына. Какой это был взгляд, сестра моя! Глаза ее говорили: «Хочу такого же маленького».

 
Я улыбнулась: «Мы будем подругами».

Думаю, я начинаю понимать, за что мой брат любит ее.

* * *
 

Минул пятый день с тех пор как они приехали. Они еще не предстали перед отцом и матерью. Супруг мой и брат мой часами ведут беспокойные разговоры на чужом языке. Я не знаю, что они надумали. Во всяком случае, надо действовать постепенно. Все это время я наблюдаю за чужеземкой.

Если вы спросите меня, что я о ней думаю, сестра моя, не смогу вам ответить. Конечно, она не похожа на наших женщин. Каждое движение ее тела свободно, непринужденно, изящно. Взгляд ее прям и бесстрашен. Глаза ее ищут глаза моего брата без всякого стеснения. Она слушает мужские разговоры, вставляет одну - две беглых фразы, и они смеются. Она привыкла к мужчинам вокруг нее, как наша Четвертая супруга.

И все же между ними есть разница. Мне кажется, Четвертая супруга скрывала некий страх под маской этой своей уверенности, делавшей ее красивой в присутствии мужчин. Вероятно, она боялась даже и в расцвете своей красоты того мига, когда она начнет постепенно увядать, и лишится всего, чем ей удавалось привлекать к себе мужские взгляды и сердца.

Эта же чужестранка ничего не боится, хотя она и не красавица как Четвертая супруга. Она не тревожится. Принимает внимание мужчин, словно свое неотъемлемое право. Не прилагает специальных усилий, чтобы привлечь их взгляды. Будто говорит:

- Вот я. Такая, какой вы меня видите. И я не желаю становиться другой.

Думаю, она очень гордая. Во всяком случае, она выглядит ужасно безразличной к тем трудностям, которые она привнесла в жизнь нашего семейства. Она играет с моим сыном, читает книги, пишет письма. Какие письма! Я заглянула ей через плечо. Страницу покрывали широкие, стелящиеся знаки, прилепленные один к другому. Ничего не смогла бы я понять. Но более всего любит она сидеть в саду, мечтать и совсем ничего не делать. Ни разу не видела я у нее в руках какой-нибудь вышивки.

Однажды утром она и брат мой ушли вместе. Вернулись только к обеду, все в пыли и в грязной обуви. Удивленная, я спросила супруга своего, где они были, что возвращаются в таком неприглядном виде и состоянии. Он ответил:

- Они ездили, как говорят на Западе, в поход.

Когда с большим любопытством я спросила, что это такое, он ответил:

- Это долгая и быстрая прогулка до какого-нибудь определенного места. Сегодня они ходили до верха Пурпурной горы.

- Зачем? - спросила я, еще более удивленная.

- Для них это удовольствие, - сказал он.

Нечто изумительное. У нас даже какая-нибудь крестьянка не решилась бы пройти столь долгий путь. Я сказала об этом брату, а он ответил:

- В своей стране она привыкла к очень свободной жизни. Здесь она чувствует себя ограниченной этим маленьким садиком, за этими высокими стенами.

Такие слова меня поразили. Мне казалось, наша жизнь совершенно современна и независима от старинных ограничений. Стены сада служат только для того, чтобы оградить нашу личную жизнь. Было бы неприлично, если бы на нас мог глядеть каждый проходящий мимо продавец зелени или конфет. Я подумала: «А что она будет делать в наших дворах?» Но ничего не сказала.

* * *
 

Она откровенно показывает свою любовь к моему брату. Прошлым вечером мы сидели в саду, наслаждались прохладой. Я заняла обычное свое место - на скамейке, чуть в стороне от мужчин. Она подсела рядом со мной, на низкую кирпичную ограду. С этой ее полуулыбкой, коротая возникает, когда мы вместе, она показывала мне разные предметы в свете вечерней зари, спрашивая меня о том, как они называются и повторяла за мной. Она запомнила все слова быстро и никогда их потом не путала, повторяла и повторяла каждый слог, радуясь своему произношению, и посмеивалась, когда я ее поправляла. Так мы забавлялись какое-то время, пока мужчины разговаривали между собой.

Но едва опустился ночной мрак, и мы уже не могли различать цветы и деревья вокруг, она поднялась со своего места, молчаливая и беспокойная. Поглядела прямо на моего брата. После внезапно подошла к нему своей плавной походкой. Тонкая белая материя ее платья развевалась вокруг нее, словно туман. Она засмеялась, сказала ему что-то тихонечко, остановилась рядом с ним, открыто взяв его руку в свою.

Я отвернулась.

Когда я посмотрела в их сторону вновь, будто бы проверить не переменился ли ветер, она сидела на полу террасы у его стула, прислонившись щекой к его руке. Мне стало жаль своего брата. Наверное, ему было стыдно, от такой явной демонстрации чувств со стороны женщины. Я не могла видеть его лице в темноте. Разговор пресекся.

В саду слышалось лишь глухое жужжание летних насекомых. Я встала и ушла.

Через несколько минут мой супруг пришел в нашу комнату. Я сказала ему:

- Эта чужестранка держит себя неприлично!

Но он засмеялся:

- О, нет, только вам так кажется, маленькое фарфоровое существо!

Я негодовала.

- Вы бы желали, чтобы я повисла на вашей руке перед людьми? - спросила я и посмотрела на его реакцию.

Он снова засмеялся глазами, и ласково глядя на меня, ответил:

- Нет, потому что, если бы вы сделали нечто подобное, это бы было воистину неприлично.

Я поняла, он подшучивает надо мной, и так как не понимала причины, замолчала.

Я неспособна постичь такую свободу. Вопреки всему, странно, когда я задумываюсь об этом, я не нахожу никакого злого умысла. Она признает любовь свою к моему брату так просто, словно ребенок ищет друга для игры. Ничего скрытого и коварного нет в ней. Как странно! Она не похожа на наших женщин.

Она как цветы дикого персика, чистые и колючие, но без благоухания.

* * *
 

Наконец-то они решили, что будут делать. Она оденет на себя китайские одежды, и они вместе предстанут перед нашими почтенными родителями. Брат научит ее как кланяться, как вести себя. Я должна буду пойти раньше их, подготовить почву и поднести подарки.

Ночью я не могла уснуть, постоянно думала об этом моменте. Во рту у меня пересохло. Попытавшись увлажнить губы, я поняла, что и язык у меня сухой. Супруг мой старается ободрить меня ласковыми словами, но оставшись одна я чувствую как страх сковывает меня. Я открыто иду против своей матушки - я, которая ни разу в жизни не оспаривала ее воли.

Откуда мне взять смелось, поступить так? Я всегда была пуглива, и будь я одинока, я бы признала сколько зла во всем этом. И сейчас я ясно читаю в сердце своей матери. Будь я одинока, я бы сказала, что она права, согласно обычаям нашего народа.

Мой супруг изменил меня. До такой степени, что я вопреки своему страху осмеливаюсь защищать любовь против наших предков. Но я боюсь.

Она – чужестранка - единственный спокойный человек среди нас.