Франц Энгел

Чужестранка поет. Час за часом из ее сердца изливаются песни и расцветают на ее устах. Она радостна, и радость ее изумительна. Я, которая уже рожала сына, радуюсь вместе с ней, и мы чувствуем себя связанными друг с другом общим жизненным опытом. Мы вместе шьем детскую одежду - маленькие китайские вещички. Когда она колеблется, какой бы цвет выбрать, она собирает брови над переносицей с улыбкой на устах и спрашивает:

- Подожди: если его глаза будут черными, ему подойдет красное, а если серые - лучше будет розовое. Черными или серыми будут его глаза, сестра, как ты думаешь?

И обращает ко мне свое задумчивое лицо.

Я тоже улыбаясь ей, спрашиваю:

- Как видишь ты его в своем сердце?

Она отвечает, покраснев, внезапно застыдившись меня:

- Черные. Возьмем красной материи.

- Красное - цвет радости, - говорю я. - Он всегда подходящ для мальчика.

И мы обе знаем, что выбор наш мудр.

Я показала ей первые маленькие одежки моего сына, и мы вместе наложили выкройки на алый атлас, украшенный цветами, и на мягкий красный шелк. Я сама вышила маленькие тапочки тигровыми головами. Эти заботы еще больше нас сближают. Совсем я забыла, что она когда-то казалась мне чужой. Она стала моей сестрой. Я научилась произносить ее имя: Мэри! Мэри!

* * *
 

Закончив китайскую она сшила целую стопку чужестранной одежды, какой я раньше не видела. Такие простые и изящные вещи! Мне понравилась воздушно-легкая материя. Маленькие рукава были прикреплены к платьицу, подобному юбке с кружевами, более тонкими, чем вышивки. А материя, хотя и не шелковая, была легкая, словно пар. Я спросила ее:

- Когда ты станешь одевать его так?

Она улыбнулась, потрепала меня по щеке. Как же она мила, когда радостна!

- Шесть дней в неделю он будет сыном своего отца. Но на седьмой я буду одевать его в лен и кружева, и он будет американцем!

После она вдруг стала серьезной.

- Сначала я подумала, что смогу сделать из него настоящего китайца, теперь вижу, надо ему дать и немного от Америки, так как он и мой сын. Он принадлежит двум сторонам света, сестричка, вашему и моему, одинаково.

Я улыбнулась ей. Я понимаю, как она пленила сердце моего брата, и столь крепко держит его при себе!

* * *
 

Их ребенок родился, сестра моя! Я взяла его на руки с рук тетушки Ван. Шепча что-то, она передала его мне с гордой улыбкой. Я его стала рассматривать с большим любопытством.

Это мальчик - здоровый и сильный. Верно, он не такой красивый, как мой сын. Но разве мог бы на белом свете родиться еще один такой же, каким Небо одарило нас с супругом? Ребенок моих брата и сестры не похож на других. У него крупные кости и буйная сила Запада. Однако, волосы и глаза у него черные, как наши. А кожа его, вопреки бледному оттенку, все-таки смуглая. В глазах и губах его есть что-то от выражения моей матери. С какой смесью горя и радости смотрю я на это сходство!

Своей сестре я ничего не сказала. Отдала ей ребенка со словами:

- Смотри на свое детище, сестричка! В этот маленький узел завязала ты оба наши мира!

Она лежит слабая, уставшая, но улыбается.

- Положи его рядом со мной, - прошептала мне.

И я сделала как она попросила.

Ребенок - черноволосый и смуглый, лежит рядом с молочно-белой своей матерью. Она глядит на него. Гладит белыми пальцами его черные волосенки.

- Оденем его в красное, - говорю я, улыбаясь этой картине. - Он слишком смуглый для белого.

- Он похож на своего отца, и я счастлива, - просто ответила она.

Тут супруг ее пришел и я отправилась домой.

* * *
 

Вечером, в день когда родился их ребенок, мы с мужем сидели в комнате нашего сына. Мы вместе смотрели через открытое окно на лунную ночь. Воздух был прозрачен, и наш маленький сад походил на черно-белый эскиз, набросанный на скорую руку. Деревья поднимали к небу свои кроны, посеребренные лунным светом, подобно остриям из слоновой кости.

За нами в своей бамбуковой кроватке, которая уже становится мала ему, спал наш сын. Во сне он потянулся и легонько коснулся перегородок кроватки. Мы с мужем посмотрели друг на друга, и почувствовали себя гордыми, слушая его здоровое, сильное дыхание.

Тогда я подумала о маленьком новорожденном, о том, что он похож немного на мою мать, чья жизнь угасла одновременно с тем, как зажглась новая. Чуть опечаленная, я сказала тихо:
 

- Посреди каких мук начался жизненный путь ребенка наших брата и сестры! Его мать оставила свой народ и свою страну; мать его отца с болью и скорбью в сердце отреклась от своего единственного сына; его отец отказался от своего дома и своих предков, от священного прошлого!
 

Но супруг мой улыбнулся. Он обнял меня за плечи и сказал с нежностью в голосе:
 

- Подумай о том, среди какого радостного единства пришел в мир этот малыш! Он связал воедино сердца его родителей. Два сердца, столь различные по рождению и воспитанию, столь разделенные вековыми противоречиями! Какой союз!
 

Так он меня утешал каждый раз, стоило мне вспомнить о скорбном прошлом. Он не позволяет заниматься мне чем-то устаревшим. Держит лицо мое, обращенным в будущее. Он говорит:
 

- Мы должны все это забыть, любовь моя! Не хочу, чтобы наш сын оставался окован старыми, бесполезными цепями предрассудков!
 

И когда я думаю о них обоих, - о моем сыне и об его двоюродном брате, - я понимаю, мой супруг прав. Он всегда прав!