То, что в данное время считается злом,

обыкновенно есть анахроничный отзвук того,

что некогда считалось добром,

- атавизм старейшего идеала.

 

Фридрих Ницше

 „По ту сторону добра и зла”

 

 

 

1

 

Сентябрь первого года двадцать третьего века стоял дождливый по всей центральной части Евроазиатского союза. В Москве действовал запрет генерал-мэров на разгон туч. Дождь смыл все краски, под низким серым небом город обтекал такой же серый. И звуки в нем тоже намокли: звон светофоров превратился в плеск, автомобили плыли по улицам во влажном воздухе, словно торпеды, рассекающие волны.

Она пришла неожиданно, когда он совсем перестал надеяться, открыла дверь своим ключом. С порога бросилась ему в объятия, прямо в плаще, не стряхнув с себя воду.

- Слава Богу, любимая, - пробормотал он. Зарылся в ее черные длинные волосы. - Ты здесь… Со мной… Тебя кто-нибудь видел? – Он отстранился, помог ей снять плащ.

Она заглянула ему в лицо снизу вверх, ее черные глаза нашли его синие:

- Бедный мой.

Бесконечные тревоги и страхи плохо отразились на нем: черты и без того худого лица заострились, он постарел на несколько лет, она была уверена, если бы не светлый цвет волос, в них стала бы заметна седина.

- Никто. Никого нет внизу, и в лифте я поднималась одна, - она ласково провела рукой по его щеке. - Маркус, ты ужинал?

- Не помню, - признался он. – Не важно. Ты знаешь, я ходил от окна к окну, бессмысленно, ведь у меня из окон улицу не видно, уже думал, ты не сможешь вырваться.

- Я в больнице задержалась. Эта медсестра, о которой я тебе говорила, знакомая моей одноклассницы, занималась чем-то, тридцать раз повторила: «Подождите, подождите», а сама мимо бегала. Такая мука мученическая, мне казалось на меня косятся, будто догадываются, зачем я так упорно сижу в приемной. Я там себя ощущала как экспонат в музее.

Маркус поцеловал ее в макушку:

- Если бы я мог пойти вместо тебя… с тобой…

- Сумасшедший, хочешь, чтобы все узнали? Вот, а потом она, медсестра, позвала меня в комнату отдыха, и когда я ей в двух словах все рассказала, она вроде бы согласилась помочь, но так неопределенно, и цену не назвала, сказала дорого. Ох, милый, вдруг она донесет… - ее голос дрогнул, пока она говорила, глаза ее наполнялись слезами.

- Нельзя тебе волноваться в твоем положении. Не переживай, не надо.

- Маркус, мне не стоило приходить, я слишком часто к тебе прихожу, и остаюсь на ночь, это подозрительно, ты сам знаешь, особенно теперь, когда у нас будет ребенок, ты только представь, какой ужас, наш ребенок!

- Наташа, не плачь, у нас все получиться, эта медсестра… твоя подруга тебе сказала, что она надежная, мы, ты получишь документы, и ребенка признают законным. Вот увидишь, не бывает безвыходных ситуаций. Не отчаивайся заранее. Пожалуйста, любимая. Ты - жизнь моя, ты - мое все, когда ты плачешь, я… мне кажется, я умираю, мамочка моя, я не такой сильный, к сожалению, я не в состоянии тебя защитить, оградить, я ничтожество…

- Нет, милый, прекрати оскорблять себя в моем присутствии, - Наташа попыталась улыбнуться сквозь слезы. – Получится или нет, нам надо сделать над собой усилие и перестать видеться почти каждый день, тем более, если у меня не выйдет с документами… Ты понимаешь.

- Наташа, только не проси меня предать тебя, не проси смотреть со стороны и молчать.

- Это не понадобится, не понадобится, я тебе обещаю, - зашептала она, прижавшись к нему, - это слишком больно, так просто не может случиться.

- Когда тебя нет рядом, я мучаюсь, мне все время чудится, случилось нехорошее. - Он целовал ее лицо, обнимал ее, и едва сдерживался, чтобы самому не заплакать. - Ну почему, Господи, почему мы не можем жить как все нормальные люди, вместе? Вместе обедать, вместе ездить на работу, вместе спать и просыпаться, всегда.

- Маркус, я люблю тебя, мы сильные, сильные, мы все выдержим. 

- Останься, - попросил он, не надеясь на согласие, заранее принимая любое ее решение.

Она попыталась сопротивляться его и своему желанию, начала придумывать отговорки, но это был самообман, Наташа не смогла уйти.

- Наташа, Наташенька, - Маркус поцеловал ее руки, опустился на колени, снял с нее туфли.

- Как откажешь такому нежному? – она наклонилась и потянула его к себе.

Они устроились на мягком диване посреди гостиной, единственной большой комнаты в съемной квартире, неуютной, почти нежилой, где Маркус старался не оставаться без Наташи, а она приходила лишь ради свидания с ним. Об удобстве им заботиться было некогда.

Маркус осторожно раздел Наташу, она в ответ раздела его. Он лег на спину, она села на него сверху, как им обоим нравилось больше всего. В последнее время Маркус упрямее обычного настаивал на том, чтобы быть снизу, боялся повредить ребенку. Он гладил белыми ладонями ее смуглые бедра, она улыбалась ему в сумерках. На их мир медленно опускался вечер, дождь бесшумно стекал по толстым стеклам, тишина и темнота, словно вокруг никого и ничего, кроме них двоих. 

Вдруг замок на входной двери щелкнул. Кто-то уверенно использовал код доступа. Наташа с Маркусом не успели опомниться, как двери распахнулись, и в квартиру ворвались люди. Ослепительные снопы света зашарили по комнате. Наташа зажмурилась, закрылась руками. Маркус схватил ее, прижал к себе.

- Оставайтесь на месте! – приказал голос.

Чья-то рука включила верхний свет.

- Полиция нравов московского округа, вы арестованы именем Евроазиатского союза! – продолжал полицейский-мужчина, выключив фонарь.

Рядом с ним стояла женщина-полицейский, ее лицо было перекошено от отвращения.

Маркус ощупью, не сводя глаз с полицейских, поднял с пола свою рубашку, укутал Наташе плечи.

- Проходите, понятые, - полицейский-женщина обернулась к раскрытой двери. – Засвидетельствуйте, задержаны на месте преступления.   

В квартиру, не скрывая любопытства, заглянули соседки - две женщины средних лет.

- Ужас! – одна из них всплеснула руками.

- Скотоложство! – сказала вторая.

- И как подобных извращенцев земля носит?

Они обе отвели глаза.

Маркус с Наташей так и сидели обнявшись.

- В шоке, - констатировал полицейский-мужчина безразличным голосом.

- Вставайте, - женщина-полицейский собиралась добавить „граждане”, но у нее язык не повернулся.

- Можно… - Наташа, тряслась от ужаса и гнева, - можно нам одеться?

Полицейские переглянулись.

- Разумеется, - решила ответить женщина-полицейский. – Куда они денутся с тридцать восьмого этажа, - сказала она коллеге, пожав плечами.

Он кивнул.

- У дверей подождем. Смотрите, без фокусов, а то быстро «сопротивление представителям власти» схлопочете! – бросил он в сторону арестованных.

 

2

 

Следователь, осанистый, значительный, смотрел утомленными глазами на стену над головой Маркуса, сквозь Маркуса, но ни разу не взглянул ему в лицо.

Маркус сидел напротив, сгорбившись, сжав руки на коленях. Он тоже устал: не спал ночь, не мог заснуть в камере, замкнутое пространство давило на него, вселяло панику. Раньше, до ареста, в другой жизни, он задумывался иногда, как тяжело бы ему было принудительно сидеть взаперти, не иметь свободы, возможности идти куда хочется. Действительность оказалась хуже самых мрачных фантазий, а сколько времени ему еще предстояло провести в тюрьме Маркус представления не имел.

Допроса Маркус боялся, как вообще боялся людского интереса к своей личности с недавних пор. Вместе с тем ему хотелось поговорить с человеческим существом, пусть даже и таким неестественным способом.

- Ну-с, гражданин Либерман, - сказал следователь, вытягивая гласные, отчего слова его приобретали странную напевность. – На присутствии адвоката будете настаивать, или пока так? Потом все равно адвокату протокол дадут, ознакомиться.    

- Я готов отвечать на ваши вопросы, - кивнул Маркус.

- Чудненько, - следователь включил запись. На табло его ежедневника появились число и номер дела. – Гражданин, назовите свои имя - фамилию.

- Вы же уже все обо мне знаете, - сказал Маркус, покосившись на компьютер.

- Так положено. Я действую по инструкции, в которой точно прописано, какие вопросы, кому и когда задавать, - терпеливо объяснил следователь.

Маркус повиновался.

Между ними на белой поверхности стола отчетливым крупным шрифтом высветились все перечисленные данные, потом заголовок «Протокол первого допроса. Предъявление обвинения».

- Гражданин Маркус Либерман, - повторил следователь. - Ваш год рождения?

Маркус назвал.

- О как, моему брату тоже тридцать два, - сказал следователь. – Последнее предложение исключить из протокола.

Маркус ему не нравился, манера подозреваемого держаться с какой-то вызывающей покорностью, говорить торопливо, словно стараясь угодить, все раздражало иначе весьма уравновешенного следователя. Ему приходилось тратить драгоценную психическую энергию на подавление своей неприязни, поэтому следователь и упомянул брата, которого у него на самом деле не было, хотел разрядить обстановку.

- Вам известно в совершении какого преступления вас обвиняют, гражданин Либерман? – спросил он.

Маркус кивнул.

- Отвечайте вслух, пожалуйста.

- Да, известно.

- Статья сто двадцать первая Уголовного кодекса Евроазиатского союза. Вы ознакомлены с содержанием? – следователь дал компьютеру команду показать текст статьи Маркусу. – Вину свою признаете?

- То есть, делал ли я то, о чем говорится здесь? Да, первая часть, можно сказать, соответствует, в некотором роде…

- Не увиливайте, гражданин Либерман, да, или нет?

- Да.

- Это я называю «хорошее начало». Давайте заполним анкету. Место рождения?

- Москва.

- Да, да, вот у вас электронный код личности, проверьте, соответствует?

- Да.

- Чудненько. Биометрические данные прилагаются. Далее, гражданин Либерман, родители ваши?

- А это обязательно?

- Боюсь, что так.

- У меня только матушка. Элеонора Либерман, врач – стоматолог, проживает тоже в Москве. Но у нее сердце больное, возможно ли не сообщать?

- Боюсь, что нет. Образование?

- Высшее. Магистр, о, простите, доктор свободных искусств.

- Не нервничайте, гражданин Либерман. Водички хотите? – следователь смерил Маркуса довольно презрительным взглядом.

- Нет, спасибо.

- Работаете вы?

- Преподаватель, там же, где и учился, Московский классический университет, кафедра философии.

- Такое имя: Наташа Вонг, говорит вам что-нибудь?

- Да.

- Вы знакомы с подозреваемой Вонг?

- Да.

- Как давно?

- Лет пять.

- Точно?

- Да, да. В начале октября ровно пять лет будет.

- Расскажите, как вы познакомились с подозреваемой Вонг?

- Я пришел читать им лекции. Она училась тогда у меня. Прекрасно училась. Экзамен мне сдавала. Я предложил ей закончить магистратуру. Она согласилась попробовать. Мы общались как друзья, разговаривали, читали, спорили. Наташа, - голос Маркуса дрогнул, - Наташа недавно начала преподавать на младшем курсе.  

Маркус замолчал.

- Рассказывайте, рассказывайте, - поторопил его следователь. - Значит, вы не сразу вступили с гражданкой Вонг в половые сношения?

Маркус сжал зубы, судорожно сглотнул, с каким безразличием следователь, вначале показавшийся ему почти гуманным, произнес мерзкие слова, чтобы унизить, растоптать самое дорогое, самое святое в жизни Маркуса:

- Нет.

- Как давно это произошло?

- Позапрошлой весной, в мае, - выговорил он через силу.

- И состояли в таких отношениях, как я вижу из рапорта задержания, на момент ареста?

- Да, - Маркуса передернуло при упоминании „момента ареста”.

- Вы когда-либо имели нормальные отношения?

- До встречи с Наташей.

- Официально зарегистрированные?

- Да.

- Сколько лет они длились?

- Три с половиной года.

- Вы развелись?

- Да.

- Кто был инициатором развода?

- Я.

- Ясно, а причина?

- Не сошлись характерами, - ответил Маркус не без сарказма. – Послушайте, разве мой предыдущий брак относится к делу? – В нем закипала злость против следователя, сидящего в своем кресле с отсутствующим видом, против всего мира, безжалостного мира, лишившего его человеческого достоинства, отобравшего у него свободу и любимую женщину.

- Еще как относится, - следователь заметил колючий взгляд Маркуса, - преступление сексуальное, поэтому ваша личная жизнь имеет значение. Суд должен... Должен будет, - поправил он себя, - интересоваться. А имя Лакшми Вривария вам знакомо?

- Нет.

- Подумайте хорошенько.

- Нет, не припомню.

- Ну, ладно, пожалуй, на сегодня хватит. Конец допроса, - продиктовал следователь компьютеру.

Надпись на столе изменила цвет.

- Читайте, - предложил он Маркусу.

- Я читал, когда вы спрашивали.

- Чудненько, - следователь приказал компьютеру пригласить охрану.

- Можно вопрос, - Маркус глубоко вздохнул, словно тонул и хватался за соломинку.

- Да, если по существу.

- Почему меня содержат под стражей, почему не отпустят под подписку о невыезде, так это, кажется, называется, разве я считаюсь особо опасным преступником? Я не рецидивист…

В кабинет вошли двое конвоиров.

- Видите ли, гражданин Либерман, - сказал следователь, - вы зря воображаете, будто ваше преступление не относится к категории тяжких. Помните, в сто двадцать первой статье две части, и вторая из них предусматривает весьма строгое наказание… Впрочем, наймете адвоката, подавайте прошение, я здесь ничего не решаю. Уведите, - приказал он конвою, не желая больше слушать Маркуса.

Один из конвоиров открыл дверь в серый длинный коридор:

- Пройдемте.

Второй буквально выволок расстроенного Маркуса из кабинета под руку.