Франц Энгел

Прежде всего надо определиться с предметом исследования. Добродетель – философское понятие. В самых общих словах, это положительное нравственное свойство характера определенного человека.

Идеалы различных эпох и цивилизаций отличаются друг от друга, но древнеримские добродетели - прежде всего я обращаюсь ко времени конца Республики (I в. до н.э.) – сопоставимы с христианскими, по крайней мере раннехристианскими, так как кардинальные (от лат. Cardo «стержень») добродетели христианского нравственного богословия, имеют корни в античной (греческой) философии (существуют еще и теологические добродетели: триада - вера, надежда, любовь). Кардинальных добродетелей четыре: благоразумие, справедливость, умеренность и мужество.

Древнеримскую же систему ценностей можно разделить на две группы: исконно римские понятия и понятия греческой философии, распространившиеся среди интеллигенции.

Причем, сразу необходимо заметить, что «человек в Древнем Риме обычно оценивался не по отдельным качествам или достоинствам, но только по их совокупности; сумме всех требуемых качеств»[1]. Иными словами, добродетельная личность должна быть цельной, словно высеченной из одного куска мрамора.

Кроме того, Римская Республика – это не государство в нашем современном понимании, но «достояние граждан» - собственность, совокупность общих интересов и сфера человеческой (т.е. моральной) деятельности. «Политика», «политическая жизнь» в Риме не отдельная область, профессиональная деятельность политиков, напротив, она не выделяется из «жизни вообще». Для полноправного римского гражданина политическая деятельность - необходимая и единственно возможная форма самовыражения.  

По этой причине в римском общественном сознании все моральные категории «политизированы», а любая политическая акция должна заслужить общественное признание и одобрение. Облик же того или иного политического деятеля неотделим от его «общечеловеческих» качеств и особенностей. Для римлянина «плохой человек» не может быть «хорошим политиком». Отсюда злоупотребление «личными» нападками в выступлениях против политических противников. За примерами далеко ходить не надо, достаточно вспомнить моральный облик Катилины, целиком «сконструированный» Цицероном[2], или взаимные обвинения того же Цицерона и Саллюстия[3].

Морально-политических достоинств, которыми должен обладать гражданин Рима довольно много, перечислить их все не представляется возможным, остановимся на наиболее значимых:

 

VIRTUS

 

- высшая и самая общая добродетель римского гражданина. Существовало единое обожествленное понятие: Honos et Virtus – военная Доблесть, окруженная Почетом. Храмы в ее честь возводились начиная с III в. до н.э., в частности, Гаем Марием. К I в. до н.э. virtus стала обозначать скорее не военную, а гражданскую доблесть.

 

Доблесть, Альбин, состоит в способности верной

оценки!

Нашего быта, всего, что в жизни нас окружает.

Доблесть — всегда разбирать, где честь, где право, где

польза,

Что хорошо и что нет, что гнусно, бесчестно и вредно;

Доблесть — предел полагать и меру нашим желаньям,

Доблесть — способность познать настоящую цену

богатства,

Доблесть — то почитать, что действительно чести

достойно,

И неприятелем быть людей и нравов зловредных,

А покровителем быть людей и нравов достойных,

Их возвеличивать, их поощрять, их делать друзьями;

Сосредоточивать мысль всегда на пользе отчизны,

После — на пользе родных, а потом уж на собственной

пользе.[4]

 

HONOS

 

– обычно переводится как «честь», что неверно (такое значение слово honorum приобрело в Средние века, при формировании рыцарского кодекса поведения). Римский honos – это не состояние или обладание неким качеством, но динамическая категория, причем «двусторонняя», honos означает «всеобщее публичное признание сограждан»[5].

 

Сципиону Африканскому Старшему была дана консульская власть ранее положенного по закону срока, так как войска направили в сенат письмо с рекомендацией избрать его на эту должность. И невозможно сказать, что явилось для Сципиона большим отличием – высокая оценка сенаторов или решение солдат: потому что мирные граждане выбрали его полководцем против карфагенян, а армия обратилась с соответствующей просьбой.    

Долог был бы рассказ о необыкновенных отличиях, коими отмечена жизнь Спициона Африканского Старшего, их слишком много... Поэтому добавлю только одно, которое не утратило своей исключительной ценности и по сей день. Портрет (посмертная маска) Сципиона был поставлен в святилище Юпитера Всеблагого Величайшего и при каждом погребении человека из рода Корнелиев его брали из храма: единственно для Сципиона Капитолий был словно собственное жилище.

 

Боги и люди одинаково прославили Марка Валерия Корвина... Ему было всего 23 года, когда сограждане щедро одарили его консульским империем. Сие отличие умножило блеск самой высокой должности как молодостью консула, так и родственным ему происхождением самой консульской власти (первым консулом Республики был человек из рода Валериев).[6]

 

FIDES

 

- постоянство, искренность во всем, о чем говорится и о чем уславливаются, «стойкость и правдивость в словах и принятых на себя обязательствах»[7], т.е. моральная гарантия исполнения договоров, законов; доверие и верность, честность. Fides обожествлена в Риме с древнейших времен.

 

<После> Каннской битвы полководец карфагенян Ганнибал отправил, выбрав из числа наших пленных, десять человек в Рим, поручив им предложить договор, чтобы, если римскому народу будет угодно, совершить обмен пленными и выдать по полтора фунта серебром за тех, кого противники захватили в большем числе. Прежде чем они отправились, он заставил их поклясться в том, что они вернутся обратно, если римляне не станут совершать обмен пленными.

Итак, десять пленников приходят в Рим. Они делают доклад о поручении Ганнибала в сенате. Сенат не дал согласия на обмен. Родители, родственники и свойственники пленников, обняв их, начали говорить, что они уже по праву вернулись на родину, причем их репутация не затронута и незапятнанна, и умолять, чтобы они не вздумали вернуться к врагам. Тогда восемь из них ответили, что право postliminium (по которому попавший в плен римский гражданин по возвращении на родину обретал прежний юридический статус) к ним неприложимо, так как они связаны клятвой и, в соответствии с ней, тотчас отправились к Ганнибалу. Остальные двое остались в Риме, объявив себя свободными от клятвы, так как, уже выйдя из лагеря врагов, они по задуманному плану вернулись туда, будто бы случайно, и, выполнив таким образом клятву, снова двинулись в путь, уже свободные от нее. Эта их мошенническая уловка была признана до такой степени позорной, что они стали предметом всеобщего презрения и порицания, и затем цензоры подвергли их всяческому бесчестью, штрафу и позору, поскольку они не сделали того, что поклялись исполнить. Корнелий Непот в пятой книге "Примеров" подробно описал, как в сенате было решено привести тех, кто не пожелал вернуться, к Ганнибалу под стражей, но это решение было отвергнуто большим числом тех, кому оно не понравилось; однако не вернувшиеся к Ганнибалу вызывали такое отвращение и неприязнь, что жизнь стала им в тягость и они покончили с собой.[8]

 

PIETAS

 

- благочестивое уважение по отношению к родителям (parentes), родственникам (propinqui), родине (patria, или res publica), и, наконец, к богам (deos). При расхождении между pietas и писанным законом предпочтение отдавалось первому.

 

[После поражения римлян при Аллии, галлы-сеноны захватили весь Рим кроме Капитолия]. Меж­ду тем с обе­их сто­рон все было тихо. Оса­да шла вяло, и гал­лы забо­ти­лись толь­ко о том, чтобы никто из вра­гов не смог про­скольз­нуть меж­ду их кара­у­ла­ми. И вот неожи­дан­но один рим­ский юно­ша вызвал изум­ле­ние и у сограж­дан, и у непри­я­те­ля. Род Фаби­ев издав­на совер­шал жерт­во­при­но­ше­ния на Кви­ри­наль­ском хол­ме. А тогда Гай Фабий Дор­су­он, пре­по­я­сав­шись по-сабин­ски, со свя­щен­ной утва­рью в руках спу­стил­ся с Капи­то­лия, дабы выпол­нить уста­нов­лен­ный обряд. Он про­шел пря­мо сре­ди вра­же­ских часо­вых, не обра­щая вни­ма­ния ни на окрик, ни на смя­те­ние. Дой­дя до Кви­ри­наль­ско­го хол­ма, он совер­шил все поло­жен­ные дей­ства и отпра­вил­ся обрат­но тою же доро­гой. И лицо, и поступь его на воз­врат­ном пути были столь же твер­ды: он упо­вал на помощь богов, чьим куль­том не пре­не­брег даже под стра­хом смер­ти. То ли гал­лы были потря­се­ны его неве­ро­ят­ной доб­ле­стью, то ли тро­ну­ты бла­го­че­сти­ем, к кото­ро­му сие пле­мя отнюдь не рав­но­душ­но, но толь­ко юно­ша невре­ди­мым вер­нул­ся к сво­им на Капи­то­лий.[9]

 

Долгое время непозволительно было отцу и взрослому сыну, тестю и зятю мыться вместе в бане. Слишком глубокий религиозный смысл несло в себе родство по крови или по женитьбе, смысл, внедренный самими бессмертными богами, так что пренебрежение этими священными узами считалось столь же нечестивым, как если бы кто-то обнажился в священном месте.

 

Наши предки установили также регулярный праздник и назвали его «каристии». В нем принимали участие только родственники по крови или женитьбе с той целью, чтобы все ссоры разрешались за обрядовым столом при всеобщем веселье и сводились к доброжелательному согласию.[10]  

 

SEVERITAS

 

- строгость. Суровая неумолимость, нетерпимость к подчиненным и подвластным, а цензоров ко всем гражданам. Безжалостность к тем, кто заслуживает наказания. К I в. до н.э. severitas была противопоставлена clementia – милосердие – добродетель победоносного римского народа, политическая добродетель сильного и справедливого[11].  

 

Не было, кажется, ни одной сферы общественной жизни, которую он [цензор] не затронул бы. Он простер свою строгость до того, что даже закрыл школу танцев, увидав, что детей учат развязным движениям. Вот как он сам рассказывал об этом народу: «Их учат каким-то подлым дурачествам. С арфой и самбукой в руках они идут вместе с шутами в актерскую школу. Они учатся петь, а предки наши считали это позором для свободного человека. Да-да, они идут, повторяю, в школу плясунов, свободные девочки и мальчики об руку с шутами. Когда мне рассказали об этом, я не мог поверить, чтобы знатные люди обучали такому своих детей. Но, когда меня привели в эту школу, я увидал там, клянусь Богом Верности, более пятидесяти мальчиков и девочек, и среди них был один — мне больно за нашу Республику! — мальчик еще в булле, сын кандидата на общественные почести, ребенок не старше двенадцати лет, который отплясывал с кастаньетами такой танец, что и самый бесстыдный раб не мог бы сплясать достойнее»[12].

 

Под натиском кимвров у реки Атезия римские всадники, бросив консула Катула, в ужасе бежали в Рим, и был среди них сын Марка Скавра, светоча и украшения отечества. Тогда отец отправил ему послание в таком духе, что он охотнее натолкнулся бы на его кости после смерти в бою, чем увидел бы его живого, но виновного в столь позорном бегстве, и если сохранились в его сердце остатки стыда, пусть удалится с глаз долой от отца, породившего выродка. Потому что вспомнил он собственную юность и задумался, нужен ли ему такой сын, или следует его презреть. Получив такое послание, юноша заколол себя мечом, выказав против себя больше храбрости, чем против врагов.[13]

 

Квинт Антийстий Вет выгнал из дома жену, потому что увидел ее разговаривающей в общественном месте с вольноотпущенницей-проституткой. Побуждаемый не виновностью, но, если можно так выразиться, предпосылками и почвой для возникновения вины, он решил наказать жену, скорее предотвращая прегрешение, нежели мстя за таковое.[14]

 

В последние два века Республики и значение, вкладываемое в то или иное понятие, обозначающее добродетель, часто претерпевало изменение, как это произошло с Доблестью, и случалось традиционное достоинство лишалось притягательности в глазах общества, по крайней мере, просвещенной его части, которая отдавала предпочтение противоположной добродетели, например, Строгость уступила место Милосердию. Одновременно, под влиянием эллинских философских школ, в наибольшей степени учений Платона, Аристотеля, стоиков и эпикурейцев, римляне, читающие по-гречески, занялись сопоставлением местных представлений о достойном с импортными, привитыми им вместе со вкусом к искусству и драматическим произведениям.

 

Honestum (нравственно-прекрасное) Цицерона в его трактате «Об обязанностях» это сочетание четырех составляющих: cognition (познание истины), двуединая добродетель iustitia – benificentia («первое требование справедливости, состоит в том, чтобы никто никому не вредил»[15]), magnitude animi (величие духа) и decorum (достоинство).[16] Здесь греческая философия синтезируется с древнеримскими идеалами.

Особенно характерно для такого подхода двойственное решение вопроса: так зависит ли honestum от мнения, от приговора людей, или, следуя учению стоиков, «мы по справедливости называем это – даже если этого не прославляет никто – по его существу достойным прославления»[17]? Весь контекст и само построение фразы свидетельствует о том, что Цицерон имеет в виду нереальный случай, нравственно-прекрасное не может оставаться незамеченным другими людьми, не может быть не хвалимо и не почитаемо.

Насколько же успешно привились четыре кардинальные добродетели на почве Лациума?

Моральная категория справедливости переводится на язык римлян как justitia и religio, где первое понятие производно от jus, что означает определенную законом совокупность прав гражданина, т.е. это не справедливость сама по себе, но «справедливость, основанная на праве» - немыслимая вне публичных (государственных) интересов, а второе – religio, не имеющее аналогов ни в древнегреческом, ни в других языках слово – богопочитание, выраженное в правильном проведении обрядов, т.е. обязанность отдать должное богам, внешнее, отнюдь не внутреннее благочестие.

 

Амбрахиец Тимохар обещал консулу Фабрицию отравить Пирра II с помощью своего сына, который состоял у царя главным виночерпием. Выслушав это предложение, сенат, руководствуясь убеждением, что город, основанный сыном Марса, должен воевать оружием, а не ядами, послал царю предупреждение опасаться отравления. Однако, имя Тимохара не было открыто – так соблюдалась справедливость по отношению к обеим сторонам, потому что сенаторы не пожелали ни губить противника неподобающим образом, ни предавать человека, выразившего готовность помочь.[18]  

 

Благоразумие сопоставляется с prudentia. Это не умение верно судить о вещах, не некая «ученая мудрость», знание, что есть добро и зло, а присущая каждому человеку способность учитывать последствия поступков и действий, одним словом приземленный «здравый смысл», которым следует руководствоваться в принятии решений.  

 

Сципион Африканский любил повторять, что в военном деле стыдно говорить: «Я не подумал!», ибо там, где решающую роль играет сила оружия, требуется ответственное и вдумчивое руководство. И был совершенно прав: потому что невозможно исправить ошибку, допущенную среди безумия войны. Тот же Сципион утверждал, что бой необходимо начинать только если представился удобный случай или нет другого выхода. Это не менее разумно, так как упустить возможность для благоприятных военных действий – проявление самой большой глупости, а избежать сражения, когда обстоятельства против тебя, означает гибель по причине малодушия: из поступающих подобным образом, первые не способны воспользоваться благосклонностью судьбы, а вторые – ополчиться против ее несправедливости.[19]  

 

Умеренность находит родственное понятие в decus, приличии, пристойности. Римлян не волнует самоограничение в частной жизни, но весьма занимает ответственность перед собственной dignitas (сложное понятие, ближе всего его можно перевести как «почтенность»). Римский гражданин, тем более магистрат, должен иметь ясное сознание того, что он может себе позволить, и от чего обязан воздержаться[20].

 

Великолепно поступил Тиберий Гракх! Будучи народным трибуном, он находился в состоянии открытой вражды со Сципионами, Африканским и Азиатским. Последний не сумел дать обеспечение займа и на этом основании по приказу консула был заключен в тюрьму. Тогда Гракх обратился к коллегии трибунов, но никто не согласился вмешаться в это дело, и он обнародовал собственное решение. Никто не сомневался, что он проявит ненависть к Сципионам. Но Гракх для начала поклялся, что не намерен возобновлять дружеские отношения со Сципионами, а затем прочел следующее. Поскольку Луций Корнелий Сципион в день своего триумфа провел перед колесницей вражеских полководцев, а потом заключил их в тюрьму, то недостойно и чуждо величию республики, если с ним поступят так же. И он, Гракх, не дает на это свое согласие. После этого римский народ осознал, что Гракх опроверг общее мнение, и приветствовал его терпение надлежащей похвалой.[21]

 

Мужество в римской системе ценностей также распадается на две составляющие: fortis (твердость, стойкость) и constantia (выдержка, решимость). Коротко говоря, римские термины, относящиеся к мужеству, акцентируются на волевом аспекте, тогда как для греческой философии мужество – куда более сложное понятие (объясняется через триаду воля - разум – добродетель).[22]

 

Прежде всего приходит на ум решимость Фульвия Флакка. Он захватил силой оружия Капую — город, которому Ганнибал дал обманное обещание, что поставит его во главе Италии в обмен на безнравственное отступничество. А потом, оценивая вину врагов, словно и не был он выдающимся победителем, Фульвий постановил нечестивым решением уничтожить капуанский сенат. И вот он заковал сенаторов в оковы и распределил их по двум тюрьмам: в Теане и в Калах, намереваясь как можно быстрее совершить казнь. Но тут разнесся слух о более снисходительном решении римского сената. И чтобы преступники не избежали заслуженного наказания, он ночью на коне отправился в Теан, и когда все, находившиеся в тамошней тюрьме, были убиты, немедленно возвратился в Калы, чтобы завершить задуманное. Враги уже были привязаны к столбам, когда он получил известие от отцов-сенаторов с просьбой пожалеть кампанцев, но это было напрасно. Он зажал письмо в левой руке, показывая, что оно доставлено, и приказал ликтору исполнить свою обязанность, а письмо обнародовал уже после. Этой решимостью он даже опередил славу своей победы. И если станешь его оценивать, соразмеряя свои похвалы, то поймешь, что он более велик в деле наказания Капуи, нежели ее захвата.[23]

 

Приведенные мной примеры в большинстве своем заимствованы из компиляции Валерия Максима, я также пользовался текстами Тита Ливия и Авла Геллия, все они жили в эпоху, когда «Республика отцов» была уже мертва, однако, идеалы «демократического» времени нисколько не потускнели. Просто деятельная жизнь на благо республики сменилась столь же самозабвенным служением империи.

В отличие от греческой моральной философии, занятой усовершенствованием человека, личности («Познай самого себя, чтобы переделать себя»), ради достижения счастья этой личности, римская мораль во все времена оставалась всецело сосредоточена на качествах гражданина/подданного, посвящающего жизнь благополучию Родины. В Риме человек существует не для «достижения внутренней свободы», а для государства. Если он ведет себя недостойно в частной жизни, то подвергает тем самым сомнению свою способность приносить пользу Отечеству, а если он дурной гражданин/подданный, то он враг, ему как минимум не место среди римлян, как максимум он заслуживает смерти.

 

 

 

[1] Утченко С.Л.   ДВЕ ШКАЛЫ РИМСКОЙ СИСТЕМЫ ЦЕННОСТЕЙ. – «Вестник древней истории», 1972, № 4.

 

[2] Марк Туллий Цицерон   «Первая речь против Луция Сергия Катилины», 13-14; Cicero    Marcus Tullius   «Contra C.Antonium et L.Catilinam competitors».   

 

[3] Гай Саллюстий Крисп   «Инвектива против Марка Туллия Цицерона», 2, 5; [Марк Туллий Цицерон]   «Инвектива против Гая Саллюстия Криспа», 13-15.

 

[4] Луцилий   ИЗ НЕИЗВЕСТНЫХ КНИГ, фрагмент 27.

 

[5] Еr. К 1 о s е   «Altromische Wertbegriffe (honos und dignilas)», Neue Jahrbucher für Antike und Deutsche Bildung, Jit 6, 1938.

 

[6] Валерий Максим   ДОСТОПАМЕТНИ ДЕЛА И СЛОВА (избрано), РИВА, 2004, книга VIII, XV-1, 5.

 

[7] Марк Туллий Цицерон   ОБ ОБЯЗАННОСТЯХ, I, 7.

 

[8] Авл Геллий   АТТИЧЕСКИЕ НОЧИ, книга VI, глава 18.

 

[9] Тит Ливий   ИСТОРИЯ РИМА ОТ ОСНОВАНИЯ ГОРОДА, книга V, 46.

 

[10] Валерий Максим   ДОСТОПАМЯТНЫЕ ДЕЯНИЯ И ИЗРЕЧЕНИЯ, книга II, I-7, 8.

 

[11] E. S t r u c k   «Cicero Schrift de re publica», Neue Jahrbucher für Antike und Deutsche Bildung, Ht 5, 1939.

 

[12] Бобровникова Т.А.   ПОВСЕДНЕВНАЯ ЖИЗНЬ РИМСКОГО ПАТРИЦИЯ В ЭПОХУ РАЗРУШЕНИЯ КАРФАГЕНА, глава 3, III.

 

[13] Валерий Максим   ДОСТОПАМЯТНЫЕ ДЕЯНИЯ И ИЗРЕЧЕНИЯ, книга V, VIII-4.

 

[14] Валерий Максим   ДОСТОПАМЕТНИ ДЕЛА И СЛОВА (избрано), РИВА, 2004, книга VI, III-11.

 

[15] Марк Туллий Цицерон   ОБ ОБЯЗАННОСТЯХ, I, 7-20.

 

[16] Утченко С. Л.   ЕЩЕ РАЗ О РИМСКОЙ СИСТЕМЕ ЦЕННОСТЕЙ – «Вестник древней истории», 1972, № 4.

 

[17] Марк Туллий Цицерон   ОБ ОБЯЗАННОСТЯХ, I, 4-14.

 

[18] Валерий Максим   ДОСТОПАМЕТНИ ДЕЛА И СЛОВА (избрано), РИВА, 2004, книга VI, V-1.

 

[19] Там же. Книга VII, II-2.

 

[20] Грималь Пьер   ЦИЦЕРОН – Москва, «Молодая гвардия», 1991.

 

[21] Валерий Максим   ДОСТОПАМЯТНЫЕ ДЕЯНИЯ И ИЗРЕЧЕНИЯ, книга IV, I-8.

 

[22] Платон   ЛАХЕТ (190-199).

 

[23] Валерий Максим   ДОСТОПАМЯТНЫЕ ДЕЯНИЯ И ИЗРЕЧЕНИЯ, книга III, VIII-1.