Франц Энгел

Часть первая

 

 

Tybalt: What, draw, and talk of peace?

I hate the word

As I hate hell…

 

William Shakespeare “Romeo and Juliet”

 

 

 

Действие первое

 

Королевский замок Блуа.

Конец зимы от воплощения Господа 1572 года

 

 

Главный шамбеллан его высочества, младшего сына Франции, герцога д`Анжу – Жорж Бабу, сеньор де Ла Бурдезьер, сохраняя внешнее спокойствие, прошел по покоям Месье.

Де Ла Бурдезьер не доверял ни единой душе из числа подчиненных, - ибо люди в подавляющем большинстве своем лентяи и мошенники, - поэтому вынужден был самолично проверять делается ли все как следует. Он убедился, что прежде чем пробило пять часов утра, слуги успели растопить камины и зажечь факелы во всех помещениях, занимаемых принцем, исключая спальню его высочества, перед дверью которой главный шамбеллан остановился, стараясь прогнать с лица разгоряченность человека, достигшего цели слишком быстро. Поспешность не вредит, при условии, если не замутняет разума, однако внешние признаки беспокойства всегда истолковываются превратно.

Ему предстояло разбудить господина герцога. Важная обязанность, к коей, не взирая на то, сколь часто ему приходилось исполнять ее, де Ла Бурдезьер продолжал относиться с торжественным беспокойством. Словно до сих пор главный шамбеллан лишь готовился встретить день, а с пробуждением его высочества жизнь начиналась на самом деле. И у истока каждый раз возрождающегося существования выпало на долю стоять ему, дворянину из верного католической религии, славного Туреньского рода. Не побеспокойся де Ла Бурдезьер о благополучии младшего брата короля, никто другой не успеет без проволочек занять место главного шамбеллана при дворе принца. Все пойдет вкривь и вкось. Порядок будет непоправимо нарушен.  

Он обернулся на собравшихся за его спиной слуг. Не время медлить. Герцог должен успеть к выходу короля. Де Ла Бурдезьер беззвучно отпер дверь.

Благодарю Тебя, Господи, за то, что Ты в своей прозорливой милости надоумил позаботиться о тщательном смазывании петель.

Спальня Месье была темной, как гроб. Де Ла Бурдезьер по-привычке нашел глазами огонек лампады на алтаре Святой Девы, перекрестился в его сторону - Матерь Божья, не оставь своего попечения о нас, грешных - и при помощи этого слабого маяка сориентировался в комнате. Он приблизился к огромной кровати с плотно задернутым пологом. Ноги его утопали в пушистом ковре с ворсом по щиколотку, поэтому главный шамбеллан оставался совершенно уверен, что движится бесшумно. Однако, едва он поднялся на первую ступень, ведущую к ложу, и не успел дотронуться пальцами до тяжелой портьеры, как герцог пошевелился в кровати:

- Бабу?

Де Ла Бурдезьер вздрогнул:  

- Да, ваше высочество. Прикажете открыть двери ваших апартаментов?

Герцог вместо ответа издал невразумительный звук, сочтенный главным шамбелланом за согласие.

Де Ла Бурдезьер приказал войти лакеям с приготовленными заранее подсвечниками и комнатному слуге с серебряным тазом теплой воды для умывания, сделал знак растопнику поспешить к камину, воскресить порядком выдохшийся за ночь огонь.

- Откройте полог. Да не с той стороны! – Ну не ослы ли эти проклятые висельники?

Главный шамбеллан позвал сеньора хранителя гардероба.

В комнату своим чередом явились все, кому выпала честь участвовать в церемонии пробуждения герцога д`Анжу: два благородных служителя, помагающих при одевании, ключник, заведующий сундуками, цирюльник, пажи и лакеи.

Де Ла Бурдезьер следил, чтобы они действовали расторопно, и не мешали друг другу. Ничего нельзя оставлять на самотек. Пока слуги вносили части герцогского костюма, цирюльник готовился к исполнению своих деликатных обязанностей. Лишь бы этот кривляка не затянул, за ним водится такая привычка.

Сорочку сын Франции должен был получить из рук самого знатного  присутствующего дворянина, и так как никто выше де Ла Бурдезьера по рангу, а также положению при королевской особе, не обнаружился, главный шамбеллан с поклоном подал рубашку принцу.

Спросить его высочество помнит ли он, что сегодня охота, да при том, не взирая на сезон, псовая, по причине коей утренняя месса в замковой часовне упразднена приказом короля, де Ла Бурдезьер не решался. Герцог же молча позволил облачить себя для публичного выхода, безропотно перенес процедуру расчесывания, и не произнеся не слова, принял от благородных слуг шпагу и плащ.

Похвальная с точки зрения главного шамбеллана сдержанность, ибо не бывает ничего более неуместного, нежели праздная болтовня вышестоящего с подчиненными, мешающая их расторопности. Беседа развлекает, спору нет, но еще более отвлекает.

В присутствии герцога де Ла Бурдезьер старался произносить только самое необходимое. Он вопросительно взглянул на одного из ординарных дворян: готов ли завтрак Месье? Тот кивнул.

- Ваше высочество, - главный шамбеллан поклонился, пропуская герцога вперед и последовал за ним в столовую, где принца ожидала утренняя трапеза.

Прибежал маленький паж, дежуривший у покоев короля, прокрался к де Ла Бурдезьеру, встав на цыпочки, прошептал ему на ухо:

- Король еще не выходит. Приказал подать карту Шамборского парка.  

Успеваем, потер руки де Ла Бурдезьер: утренняя церемония прошла без задержек. Вопреки такому количеству сложностей!

Кроме обычной и повсеместной бестолковости слуг, де Ла Бурдезьер обвинял во всех проблемах, с какими ему доводилось сталкиваться, переезды королевского двора из одной разиденции в другую: только привыкнешь в каком-нибудь замке, уже пора собирать поклажу, следить, чтобы ничего не пропало. Потом опять расселяй всю челядь, давай им новые наставления, приноравливайся к иначе расположенным покоям. Отчего бы не сидеть себе на месте? Но, вместе с тем, трудности позволяли главному шамбеллану герцога д`Анжу проявлять лучшие качества царедворца. Его приказания исполнялись точно. К чему ложная скромность?

На данный момент дальнейшее от него мало зависело.

- Где Бьен? – спросил герцог, усаживаясь.

Пока королевский исповедник, епископ Сен-Мало, Гийом Рузэй, благославлял накрытый стол, главный шамбеллан покосился на привратника, обязанного сообщать о прибытии ожидаемых персон. Тот в свою очередь кивнул столь же едва заметно как ранее ординарный дворянин, и де Ла Бурдезьер сделал ему знак объявить:

- Капитан охраны, граф д`Обен!  

 

 

При звуке своего имени граф переступил порог столовой и в два шага пересек пространство между дверью и креслом герцога:

- Монсеньор, - д`Обен взял правую руку принца, лежащую на подлокотнике, опустился на одно колено и запечатлел на ней долгий поцелуй, потом поднял голову, желая встретиться взглядом с герцогом, но тот сразу отвел глаза. Настроение у Франсуа как всегда по утрам неважное, да и вид нездоровый, осунувшийся, словно не спал он вовсе.

- Что вы натворили, дорогой Бьен? – спросил принц.

- Вы обо мне слишком дурно думаете, ваше высочество.

Герцог попытался отнять руку. Граф без усилий удержал ее, хрупкую, словно вырезанную из бумаги:

- Вам на меня наговаривают! – д`Обен поднялся с колена. – Знаю даже кто. Дурные людишки с жалкими душонками, которых изъела зависть, да срамная болезнь покоя не дает ни днем ни ночью. «Натворил» – слишком сильно сказано! Ведь, можно невесть что вообразить, будто я преступление какое совершил, вдову ограбил, сироту обездолил, или еще чего похуже!..

- Вы присоединяйтесь, - принц указал графу на место напротив себя.

Д`Обен уселся, наскоро сполоснул руки в поданном ему тазу, вытер их о камзол слуги.

- Да, вот, весьма кстати, у меня со вчерашнего дня ни крошки во рту не было, - он взял, примерившись, изрядный кусок хлеба, обмакнул в бокал с вином. – Что у нас за век суетливый! Времени на еду не достает. О чем я, монсеньор? Пожалуй, о сущем пустяке. Может, Вам и не интересно? И не стоит мне?..

- Отчего же? Поведайте нам с господином епископом о своих новых подвигах, - произнес принц.

Д`Обен сидя поклонился священнослужителю и вновь обратился к герцогу:

- Врать не стану, ибо неизменно честен с вами, монсеньор. Расскажу все, как на духу. Я его не убил, ранил только, ей Богу, клянусь пресвятой печенкой!

- Воздержитесь от богохульств! – воскликнул епископ Сен-Мало.

- Кого? – спросил герцог, и отложил свою ложку.

- Да как же? Вы что, разве ничего не знаете? Сами сказали: «натворил»... Дурак я, получается, не надо было мне вам признаваться.

- Так кого?

Теперь не отстанет.

- Одного щегла, который пел довольно надоедливо, вернее, расчирикавшегося не в меру воробья... Воробушка...

- Из чьей свиты сия птица?

- Пес его разберет! Кажется, Анри де Гиза.

- Лотарингцев нет при дворе.

- Тогда, понятия не имею. Не похоже, чтобы этот дурень отличался знатностью, уж тем паче добрым воспитанием... Если же вы меня спросите, то, пожалуй, был он тайный гугенот.

Граф перекрестился в унисон с епископом Сен-Мало.

- Был все-таки?

Снова здорова.

- Ах, ну не привязывайтесь вы к словам, ваше высочество! Был, не был, не суть важно. Хирург, которого позвали, весьма сведущий - по виду, по крайней мере, - заверил нас, при том несчатном случае присутствующих, что воробей скорее всего не сегодня, так завтра Богу душу отдаст, то есть черту. Жариться ему на адской сковороде, потому как до чистилища он не доберется! Готов поручиться!       

- По какой причине вы с ним дрались?

По-неудобнее вопрос Франсуа придумать не мог.

- Вы не огорчитесь, если я вам откроюсь? – коли пришла необходимость отвечать, так не мямлить же, слоно трус. - Из-за вас, ваше высочество. Анекдот знаете? Про капитана охраны? Про вас, в сущности, монсеньор, и про меня, – граф демонстративно огляделся. – Тут слишком много посторонних ушей. Я вам как-нибудь потом потихоньку расскажу. – Он откинулся на спинку кресла с чувством выполненного долга. - Теперь-то никто больше вам его не расскажет, пакостный этот анекдотец! Я его глубоко в глотку запихал паре негодяев!

- Господи! – принц вздохнул. – Зачем вы? – он отодвинул оставшуюся полной тарелку куриного бульона.

Какой же он бледный, бедный Франсуа. Граф постарался придать себе беспечный вид:

- Как зачем? Не перестаете вы меня удивлять, монсеньор, кто ж за вашу честь постоит? Если я чего-нибудь этакое услышу, сразу предупреждаю: посылайте за священником, коли успеете, потому что когда муха перед глазами замельтешит, ее, ясное дело, скоро прихлопнут.

- Люди болтают.

- Люди разные бывают. Особо болтливым языки укорачивают шпагою.

- Бог с вами.

- Увы мне! По природе я немножечко вспыльчив. Возьму, и сегодня же исповедуюсь! - д`Обен прижал обе руки к груди. – Клянусь непорочностью Святой Девы!

- Граф! – подал голос епископ Сен-Мало.

Д`Обен кивнул ему, приложив палец к губам: все, все, не буду больше.

- Узнаю наверняка, помер воробей, или нет, и сразу исповедуюсь! Не принимайте близко к сердцу, ваше высочество! Посмотрите, вы свой укрепляющий суп совсем бросили. Вы бы кушали лучше! Вам же все врачи говорят!

Герцог покрутил ложку в пальцах, но так и не притронулся к бульону. Граф выпрямился на своем стуле.

С таким сотрапезником у кого угодно аппетит пропадет, ей Богу. Он не просто бледный, прямо прозрачный, и тени вокруг глаз. Зачем на охоту собрался, спрашивается. Сказался бы больным. Никто б настаивать не стал. Весна – самая тяжелая часть года для слабых здоровьем, а Франсуа не бережется. Одно с ним беспокойство. Хотелось его развлечь, так он расстроился. И то правда, противно, когда тебя за глаза оскорбляют. Надо было какую-нибудь байку сочинить, вместо правды. Кому она нужна, правда? На него свет так странно падает, что он словно бы изнутри светится? Ох, не нравится мне это свечение. Лихорадка у него? Отговорить? Умолять не ездить? К слову не придется, разговор на смерти проклятого сплетника застрял. 

- Где это случилось? – спросил герцог.

- Скрестили оружие? Не в замке, само собой. На одной премилой лужайке, тут, неподалеку, в сторону Менара. Да ничего страшного, монсеньор. Пристойная дуэль получилась. Наши секунданты даже подружились.   

Договаривая последнюю фразу д`Обен скорее ощутил, чем услышал, что в столовую кто-то вошел, и так как дверь была у него за спиной, обернулся всем телом, заставив довольно тяжелый стул повернуться на массивной ножке.

Королевский служитель отвесил глубокий поклон с четвертью принцу, будто герцог был один в комнате. Д`Обен фыркнул: вот наглец.

- Ваше высочество, его величество послал меня предупредить вас: мы скоро выезжаем, - произнес посыльный.

- Хорошо, - герцог встал из-за стола, тем самым заставив подняться и д`Обена.

Епископ Сен-Мало скороговоркой пробормотал молитву, завершающую трапезу.

Поговорить бы с Франсуа, да хотя бы сейчас, пока он еще не ушел.

- Возьмите с собой несколько человек, - сказал принц графу.

- Побольше. Мало ли, вдруг потеряемся в лесу. Осторожность никогда не мешает, монсеньор...

- На Ваше усмотрение, - бросил герцог через плечо, уже минуя прихожую.

Так граф и не улучил момента попросить Франсуа не ездить: долг заставил созывать охрану, отдавать распоряжения сопровождению. А едва принц покинул апартаменты, словно нарочно сговорившись с Фортуной, или с каким другим пакостным божеством, тут же на лестницу, ведущую во внутренний двор замка, вышел Анри, наследник престола Франции, герцог д`Орлеан со своими людьми.

Все пути к отступлению были отрезаны.

Принесла нелегкая! Он, вроде, охоту терпеть не может. Вырядился, как на бал, напомадился, раскрасавец. Успел, ведь, вовремя.

Братья поздоровались, следуя церемониалу. Д`Обен как и прочие сопровождающие приветствовал наследника престола тройным поклоном, на что дворяне Анри ответили полагающимся порядком герцогу д`Анжу, а потом раскланялись друг с другом. Одним словом усердно подмели пол коридора перьями шляп и беретов.

Слишком все гладко. Не к добру. И мессу-то отменили. Беспечность какая. Плохо из дома выезжать без Божьего благословения. И охота ни с того ни с сего псовая. Ох, быть беде. Обязательно кто-нибудь с лошади свалится, или собака взбесится и кого-нибудь покусает. Неудачная поездочка нам предстоит.      

Выйдя на улицу вслед за принцами, д`Обен только лишний раз убедился в своей правоте: небо затянуло низкими тучами без единого просвета, погода обещала дождь, а то и снег.

Замковый двор был уже полон людьми. Толпе пришлось почтительно расступиться при появлении братьев короля. Слуги суетились. Кто-то пробовал рог. Кто-то ругался. Оседланные кони беспокойно ржали, переминаясь с ноги на ногу. Три или четыре нервных жеребца упорно пытались встать на дыбы. Собачьи своры лаяли. Ни слова, сказанного спокойным голосом, не получилось бы разобрать в таком гвалте.

Дернул нашего Шарля нечистый сегодня в лес тащиться, да и прочих всех передергал, особливо д`Орлеана с моим д`Анжу, чтобы они не пропустили оказии, поучаствовали в чистом безумии. О, вспомни черта, он тут как тут.

На крыльцо вышел герольд и громко заорал:

- Король! Идет король!  

 

 

Где же он? Вдруг какой-то приживала дворцовый заметил заряженный баластер? Отступника предупредили, и он струсил, не покажется на глаза? Вдруг уже вся охрана поднята по тревоге, занята поисками? Нет, не может быть! Господь защитит Своего преданного слугу. Даже если что-то стало известно, Царь Царей ослепит приспешников сатаны. Они пройдут мимо смиренного Божьего орудия, для них невидимого. Нет, нет, никто ни о чем не догадывается. Кругом развратные придворные болтают непристойности. Лоснящиеся от жира мерзавцы! Им, в тепле и изобилии, нет дела до обиженных и угнетенных. Сытый голодного не разумеет. Вот он! Вот он! Тиран! Глухой к вопляп обездоленных чад Господа! Враг святости! Друг еретикам и безбожникам! Да и разве насторожит кого охотничий самострел, пусть и заряженный? Предусмотрительный человек приготовил оружие заранее... Подозрительно? Пусть подозрительно! Бог на стороне праведных. Как же много тут народа! Мелькают перед глазами, не дают сосредоточиться. Где же он опять? Специально что ли юлит и петляет, вертится в разные стороны? А это еще что такое? Проклятая кобыла! Поближе подойти? Не протолкнешься! Лезут, нечестивцы, поклониться идолу! Плащ мешает, зацепится где-нибудь не ровен час... Хорошо, хоть холодно, иначе бы баластер не спрятать. Да, дайте же пройти в конце концов! Не пихайтесь! Не одни в целом свете! Пристроились к кормушке с помоями и раздуваются от спеси! Посторонитесь! Не получится сегодня, выйдет в другой раз. Представится еще случай. Только успеть бы до Великого поста. Вдруг двор в Париж уедет? Тогда пиши пропало! Господи, не оставь! Направь! Успокой! Все равно не жить! Так стоит умереть с честью! Душа мученника в рай, безбожного короля – в ад! Каждому по заслугам. Стой смирно, супостат! Отчего это руки так трясутся? Наверняка, от голода. Довели, проклятые! Только бы не потерять мужества. Господи! Взывает к тебе недостойный слуга Твой, Арман де Лимье, солдат, проливавший кровь за Святую католическую религию, коего отбросили прочь, словно мусор, словно рваное тряпье, будто ни единого экю не заслужил он за свои подвиги и боевые раны... Услышь, Господи того, кого избрал Ты, Великий, Всемогущий, для высокой миссии, для восстановления справедливости! Повернулся сюда... Спасибо, Боже! Сегодня во Франции будет новый король, а имя бедного солдата останется в назидание потомкам: презираемый сильными, поверженный в прах способен изменить судьбы мира... Последние станут первыми! Замешкался? Улыбается, звериное отродье, еретик, безбожник! Стой так, изувер!

Арман де Лимье выхватил из-под плаща баластер, приставил его к плечу, прицелился.   

Да свершится правосудие Божие!

Он спустил тетиву, отправив смертоносную пулю точно по назначению – в сердце ненавистного правителя.    

Но, кто-то закрыл собой тирана, уже после выстрела, когда уже нельзя было остановиться, тем более повернуть вспять.

Де Лимье попал не в короля, в другого, подставившегося под пулю.

Невозможно! Невероятно! Дьявольская уловка!

Господи, Ты отвернулся от меня!

Де Лимье опустил самострел. Развел руки, разжал пальцы.

Иисусе, ты меня предал!

 

 

Удар в грудь. Невозможно понять насколько сильный, какой-то неопределенный, но в глазах потемнело от неожиданности. Франсуа д`Анжу?

Король подхватил брата, отступив на шаг, чтобы удержаться на ногах.

Споткнулся он что ли? С его головы свалился берет. Врезался плечом прямо по ребрам. Что происходит? За спинами придворных, напротив, человек с пустым одутловатым лицом без черт. Рот разинул. Глупый и мерзкий тип. У него глаза злобного покойника. Он стрелял, бесшумно, значит из арбалета. И свинцовый болт, пущенный с такого близкого расстояния, прошел сквозь Франсуа навылет. Поэтому грудь болит. Кругом вдруг стало тихо, и разом невыносимо шумно, совсем иначе шумно, не по-прежнему, не празднично. Время сочится едва-едва, сделалось плотным до такой степени, что дышать трудно. Господи, смилуйся! Вот так лишают жизни... Противная рожа пропала в толпе. Капитан королевских гвардейцев, господин де Крийон, взмахнул окровавленной шпагой: он первым пронзил стрелявшего.

Швейцарцы окружили короля, ощетинившись алебардами. Приближенные повыхватывали оружие. На убийцу накинулось с дюжину человек сразу.

Франсуа отстранился. Поднял голову. Его глаза настолько прекрасны, что внушают робость, священный трепет. Он совсем бледный. Губы у него бесцветные. Он хотел что-то сказать, но голоса его не слышно.

- Сир! Сир! С вами все хорошо?

Какая глупая фраза.

- Сир, вы не ранены?

Это де Крийон с капитаном шотландской гвардии, другие люди. Прочь.

Король отпихнул тянущихся к нему, отмахнулся от назойливо сочувствующих. 

Хочется сесть. Ноги подкашиваются от усталости. Совсем нет сил. Умереть спокойно не дадут.

- Ваше величество!

- Ваше высочество!

- Врача!

По шитью камзола не заметно крови, нигде не видно ни пятнышка, а кажется, будто руки влажные и липкие. Король словно бы очнулся от бреда, или ото сна:

- Оставьте меня в покое! Брату помогите! – Он продолжал поддерживать Франсуа. – Да где же хоть один медик? Вымерли все? Немедленно сюда! Чего стоите столбами?

Король собирался выругаться, но язык не повернулся.

Де Крийон разогнал швейцарцев:

- Дайте пройти!

- Носилки? – спросил кто-то.

- Нет, я сам пойду. Я могу, - подал голос Франсуа.

Приобняв брата за плечи король повел его по двору, служа раненому опорой, терпеливо останавливаясь при каждом шаге. У Франсуа ноги заплетались как у пьяного. Перед самым крыльцом он, наконец, признался:

- Голова кружится.

Тут же несколько человек вызвалось в помощники, но король сам поднял брата на руки и понес в его апартаменты.

Сколько же он весит? В его теле слишком мало плоти. С такой легкой ношей можно пройти десять лье без устали. Хотя нет, неудобно: руки, ноги, косточки. Он не откинул голову безжизненно – хороший знак. Удобно ли ему? Волосы у него запутались, не поправишь, выглядят жесткими. Король не удержался, прижался щекой к макушке Франсуа: а на самом деле мягкие как тончайший шелк. Что-то хрипло он дышит. Король посмотрел на лицо брата: глаза закрыты, без взгляда лицо сделалось беззащитным. Жилка на виске пульсирует. По ней, внутри нее течет кровь. Кровь. К королю вернулось пугающее чувство, словно бы все его руки в крови. 

- Сир, извольте сюда, направо по коридору, - возник впереди какой-то служитель дома Франсуа.

Апартаменты уже заняли врачи, хирурги и даже цирюльники, французы и итальянцы. Они распоряжались, будто победители во взятом городе, гоняли слуг из угла в угол:

- Теплой воды. Побольше.

- Чистых простыней. Льняных.

- Уксуса.

Король с братом на руках прошел в спальню. С постели поспешно убрали покрывало. Король бережно уложил Франсуа, прямо в плаще и охотничьих сапогах.

- Сир, вы позволите? - врач королевского дома мэтр Мирон взял Франсуа за руку, снял с него перчатку, отодвинул жесткий манжет и браслет–четки, пощупал пульс.

Пальцы Мирона сомкнулись над распятием. Король не сводил глаз с брата. Ресницы Франсуа вздрогнули. Он открыл глаза.

- Быстро, быстро, - зашипел главный медик коллегам, мявшимся рядом. – Быстренько снимаем все это.

Сразу несколко рук принялись расшнуровывать, расстегивать. Заодно с Франсуа сняли высокие сапоги. Врачи толкали друг друга. Раненного посадили на постели. Он поморщился. Вздохнул прерывисто, стиснул зубы.

- Осторожнее!

Королю хотелось бы поскорее убедиться, что ранение брата не серьезно, но он трясся от ужаса, стоило ему представить тяжкую, смертельную рану.

Неправда, будто человек желает знать все как есть, утешительные новости – да, а смотреть в лицо беде никто не желает, чем дольше остаешься в неведении, тем лучше.